Интервью с Даниилом

Он сыграл в самой громкой телепремьере этого сезона – сериале «Исаев» – и тем самым обрек себя на бесконечные сравнения с кумиром эпохи. В другом актере заговорило бы тщеславие, но Страхов далек от него и считает, что ему еще очень рано говорить о своем творчестве всерьез.
Даниил Страхов так хорош собой, что легко вписывается в образ актера-нарцисса, талантливого, но чересчур увлеченного самолюбованием. Встреча с ним заставляет в корне поменять такое мнение – в этом синеглазом брюнете, красавце-мужчине заключен философ, строгий, самокритичный, постоянно сомневающийся в себе человек. И становится понятно, почему он не мелькает на экране так часто, как мог бы. Страхов стал широко известен зрителю после роли в сериале «Бедная Настя». У женской части аудитории актер вызвал самые восторженные чувства – после такого успеха он мог бы почивать на лаврах героя-любовника. Однако для этого амплуа он оказался слишком глубок и вообще слишком сложен для любого клише. Его новая киноработа – в сериале «Исаев» на канале «Россия» – стала, безусловно, событием нынешнего телесезона. Даниилу досталась не просто сложная роль, он принял настоящий вызов – сыграть молодого Штирлица, фактически молодого Вячеслава Тихонова, не просто любимого, а знакового актера для нашего кино. С ролью он справился блестяще, но любой внимательный зритель заметит, что Страхов, при всем безусловном внешнем сходстве, вовсе не стремится подражать Тихонову, он остается самим собой. Постоянство, основательность, глубина – в этом его актерская, да и человеческая сила. Возможно, поэтому ему удается избегать пестрой светской жизни публичного человека, но оставаться популярным, счастливо жить в браке уже более десяти лет и нравиться женщинам. Впрочем, сложно представить, как он может не нравиться: и дело даже не в синих глазах – есть в нем какая-то подкупающая цельность.

– Даниил, позвольте вам сказать, что в жизни вы симпатичнее, чем на экране…

– Для меня это комплимент, на который непонятно, как реагировать. Иногда говорят наоборот, и я даже не знаю, что лучше. Для актера ведь внешность – не главное. Не главное в журнале сняться, покрасоваться и уйти…

– Но это стало уже частью профессии публичного человека.

– Я стараюсь этому противостоять. Конечно, артист реагирует на все, что происходит с современной культурой. И сейчас, увы, профессия актера нивелируется, превращаясь в среднестатистическую шоуменскую функцию. Артисты начинают вести концерты, корпоративы, смешить народ, выступать в цирке.

– Нет сожалений, что вы служите актером не в былое время? Когда актер оставался актером, а кино было большим искусством?

– Если я родился в это время, значит это моя судьба. Судьба жить и работать, когда речь идет не о фильмах, а о продуктах, которые должны продаваться. Другое дело – как в этом времени дальше существовать. Я стараюсь относиться к работе просто и терпеть не могу разговоры про служенье муз, но есть какие-то вещи, которые не должны продаваться. Мне непонятно, как актеры участвуют в этой бесконечной исповедальне, распахивая себя не в ролях, а на страницах газет, рассказывают про то, как они едят и пьют, кого любят и сколько у них комнат в квартире. А по другую сторону экрана – люди, которые тебя уже знают как облупленного, потому что ты каждый день у них в ящике: то рассмешил, то на коньках проехался, то свой дом показал. (Неожиданно умолкает и улыбается.) Что-то я такой прямо хороший получаюсь, такой правильный – аж самому тошно! А что со мной будет через несколько лет? Как я сам буду бегать и прыгать, чтобы меня не забыли? Это большой вопрос.

– Вы однажды сказали, что перестали отсматривать свои работы. «Исаева» тоже не смотрите?

– Были такие роли, когда я уже в процессе съемок понимал, что дело не клеится, их я не смотрю, они меня огорчают. А так смотрю все, особенно – как в случае с «Исаевым», – если трачу на это два года жизни. Но пока не увижу весь фильм, не буду делать выводов. Я посмотрел половину, и мне уже понятно, что это кино. В этом я убежден.

– Правда, что вы специально поправились для роли Исаева?

– На сметане и пиве я не сидел, но ходил в спортзал и, поскольку делал это в течение нескольких месяцев, к началу съемочного периода набрал килограммов 10. Мне кажется, это было правильно – если вы посмотрите на Вячеслава Тихонова, он тоже не герой-неврастеник. Но сейчас я снова похудел, потому что мои театральные роли требуют легкости, актерской подвижности – нужно было эту лишнюю десятку убрать.

– «Исаева» сейчас и хвалят много, и ругают достаточно. Вас задевает критика?

– Я стараюсь быть готовым к ней, я понимаю, что «Исаев» – это тема для дискуссий. Другое дело – качество критики не всегда радует.

– Как-то вы говорили, что съемки в «Исаеве» вас избаловали. Чем?

– В течение целого года съемочного периода я мог позволить себе не сниматься нигде параллельно. Это настраивает тебя на то качество работы, которое почти никто себе не может позволить. Потому что сейчас таких проектов – долгоиграющих, высокобюджетных и интересных – по пальцам пересчитать. И это был кайф погружения в материал. Тем более партнеры-то были какие! Мне скучать не приходилось. Я каждый день приходил на площадку и встречал Бориса Каморзина, Владимира Ильина, Сергея Маковецкого, Ксению Раппопорт, Виктора Ламберга… Десятки достойнейших актеров. Чего желать большего? А потом это все закончилось. И, конечно же, началась ломка.

– И вам помог выйти из нее театр? Вы сейчас много репетируете.

– Да. У меня сразу несколько ролей в театре. Одна – роль Фрэнка в пьесе «Почтальон всегда звонит дважды…» по Джеймсу Кейну. Другая – в пьесе «Вокзал на троих». Она была первой после «Исаева». Это такая чистая комедия с острохарактерными партнерами Олесей Железняк и Сергеем Серовым. Сложность моей роли в том, что приходится существовать на сцене одновременно в комедийном и драматическом ключе. А еще 28 ноября состоится премьера спектакля «Варшавская мелодия» в Театре на Малой Бронной, где моя партнерша – Юля Пересильд, очень сильная актриса.

– Вы как-то пробовали играть вместе с вашей женой Марией Леоновой, после чего решили, что лучше не работать вместе.

– Есть редкие примеры, когда творческий союз партнеров по жизни дает хороший результат в работе. Например, актриса – продюсер или актриса – режиссер. Здесь все понятнее, здесь роли по нотам разведены, а когда артист – артист – до какофонии очень близко. И мне показалось, что нам с Машей лучше вместе не играть.

– В кино у вас есть сейчас хорошие предложения, или кризис дает о себе знать?

– Я не знаю, что там с кризисом, стараюсь не обращать на это внимания. А предложений в кино мало, я же никак не могу повлиять на то, чтобы меня звали. Сейчас много работы в театре, я этим доволен, тем более после «Исаева» театр – совсем не лишнее. Для того чтобы двигаться в профессии, возвращение в театр необходимо.

– Вы, видимо, не из тех людей, которые умеют устраиваться, водить дружбу, использовать каналы.

– Да у меня просто не получится! Люди это делают как-то со вкусом, органично. А я в этом смысле кривенький, корявенький, я не слишком в ладу с окружающим миром, пытаюсь потихоньку найти свою гармонию. Мне изображать из себя тусовщика и рубаху-парня – бессмысленное занятие, никто не поверит!

– Кривенький, корявенький, пытаетесь найти гармонию… И такое при этом гармоничное лицо.

– Представляете, если бы и внутри было все так гармонично? Получилось бы масло масляное. Тогда я, наверное, и занятие себе выбрал бы другое. Все-таки актерская профессия предполагает какую-то внутреннюю неустроенность.

– Это скорее мужской взгляд на профессию. Женщины все-таки в нее приходят из желания играть и нравиться. А мужчины из необходимости разрешать внутренние конфликты.

– Вы все правильно сказали.

– Вы кажетесь очень серьезным человеком.

– Лучше показаться чересчур серьезным, чем рассказывать вам про то, как я живу, кого люблю, с кем дружу и где хожу.

– А знать было бы интересно!

– Я действительно не хочу про частную жизнь ничего говорить. Стоит что-то сказать, как на ней сразу все моментально отражается. И отражается негативно.

– Думаете, у вас есть недоброжелатели?

– Думаю, да. И среди коллег, и среди зрителей, и среди журналистов. И это нормально. А уж в связи с «Исаевым» их появится еще больше. Будут говорить, что я замахнулся на «наше все».

– А вы вообще легкий в общении человек?

– Нет. Я тяжелый в общении человек, поэтому редко с кем общаюсь. Иногда я беру себя в руки, чтобы с кем-то легко пообщаться, но надолго меня не хватает. Наверное, даже близким со мной непросто. Не думаю, что и для них общение со мной огромное удовольствие. (Улыбается.)

– Какая черта характера вам больше всего мешает в работе?

– Неуверенность в себе. В своих силах, в своих возможностях, в том, что ты находишься на своем месте, в том, что ты справишься.

– Неужели ничего не меняется – со временем, с опытом, с успехом, наконец?

– Очень мало что меняется. Приходит профессионализм, который помогает справляться с волнением. Но уровень моих претензий к себе и к работе над ошибками растет. Но, наверное, это не так уж и плохо. Ведь когда ты полностью уверен в себе, ты останавливаешься и при жизни покрываешься бронзой.

– Даниил, вам 33. Вы чувствуете пресловутую магию возраста?

– Да, я думаю, есть какой-то невидимый рубеж, по достижении которого человек крутит назад кинопленку своей жизни и старается понять, пан он или пропал. «33» – магическое число, которое заставляет внимательнее посмотреть внутрь себя.

– И понять что-то важное?

– Много чего… Например, то, что люди делятся на две условные категории – тех, кто получает от жизни удовольствие, и тех, кто мучается.

– И к какой относитесь вы?

– Я стараюсь получать удовольствие. И тем не менее мучаюсь.

ЕЛЕНА КУЗНЕЦОВА